Иногда очень тяжело объяснить определенные вещи определенным людям. Помню, приехал я — свежеиспеченный первокурсник Могилянки — к бабушке в село. Зашла баба Маня в гости и спрашивает:

— Сынок, а ты уже работаешь или еще учишься?

— Учусь, тетя, — говорю я.

— А на кого — на шофера или механизатора? — предлагает она очень маленький выбор для меня. Я несколько секунд усиленно думаю, что мне ближе — комбайн или ГАЗ? И, смутившись, выбираю один вариант из предложенных:

— На шофера.

Не знаю, почему я так легко принял картину мира простой крестьянки, а приняв, не знал, как в ней жить. Я солгал, но, с другой стороны, как объяснить ей, что такое культурология и — главное — зачем она? Зачем культуролог в крестьянском мире, где, кроме водителей и механизаторов, были, наверное, только доярки и агрономы?

Что такое культурология и — главное — зачем она?

Но мог я быть более изобретательным. Потому что, что мне мешало сказать: "На учителя"? Это было бы почти правдой.

Недавно я был в том селе, где поумирали почти все, кого я знал. Села на Волыни похожи на послевоенные. Только разбомбленные временами. Проходя мимо двора бабы Мани, увидел облущившийся дом, за которым мы с ее внуками 25 лет тому назад праздновали Ивана Купала. Увидел и саму бабу Маню — старенькую женщину, которая сидела на голой земле посреди двора с заступом в руках.

— Добрый день, баба Маня! — кричу я.

— А ты чей будешь, сынок? — спрашивает она, как спрашивали здесь сто тысяч лет до нее.

— Бабы Стаси Бондарихи, — говорю.

Я подхожу к ней, и мы начинаем вспоминать все, что можем вместе вспомнить: и Купала, и внуков, и всех покойных. О рожденных здесь не спрашивают.

И вдруг баба Маня закрывает глаза и начинает рыться в памяти.

— Ты тот бабы внук, который учился на механизатора? — спрашивает она.

— Нет, на шофера, — отвечаю я. И почему-то в этот момент мне кажется, что это настоящая правда правда.

×