- Каждый день записываю в тетрадь, какая была погода в селе, что в огороде сажали, кто женился или умер, что Янукович или Азаров делал. Десятки тетрадей исписал. Старшие записи с фотографиями выпросили в музей села учителя истории. Мне оставили только те, которые за последние 10 лет, — говорит 90-летний Иван Крутий из села Бугрин Гощанского района Ривненщины. С 1935 года ведет дневник села. За это мужчину называют летописцем.
— Папа, свои записи и так наизусть знаете. Зачем вам те бумаги? — невестка Лариса расставляет на столе домашнее печенье и моченые груши. Подсаживает Ивана Авксентиевича на диван.
- Что бы я без тебя делал? — говорит пенсионер. На его голос из другой комнаты медленно выходит на три года младшая жена Татьяна Устимовна. Поправляет на голове темный платок.
— Я ходил в польскую школу здесь, в Бугрине, хорошо говорил по-польски, — хозяин говорит громко, потому что не слышит. — При поляках жили лучше, чем при советах. У нас была корова, кони, меньше налогов. Наш пан имел здесь имение, но постоянно жил в Варшаве. Всем заправляли два еврея — Мошко и Глузман. У последнего я малым работал в лавке. Тогда на один злотый можно было купить 2 литра керосина, 5 килограммов соли и килограмм сахара. Корова стоила 80 злотых, как новый дом.
Невестка приносит из соседней комнаты несколько старых тетрадей. Преимущественно — школьные дневники. Свекор просит покупать именно такие, потому что удобно разграфлены. На страницах есть записи в несколько абзацев за целый день, есть по строке о погоде.
- Взял привычку от отца Авксентия. Он делал записи в церковный календарь. Сейчас пишу меньше, потому что рука болит. Раньше жили страшнее, вот и писал много, — Иван Авксентиевич разворачивается и тычет на свой черно-белый портрет на стене, где ему лет 30. — В молодости пошел в Украинскую повстанческую армию, был связным с позывными Маяк. Дадут мне бумажку закрытую, а я ее несу в другое село. Что в них было — не знаю, читать не имел права. Инструкция была такая: если поймают, должен ту писульку съесть. Обошлось без этого. Когда повстанцы узнали, что веду дневник, сделали меня писарем в сотне.
- Переживала за него — страшно. Крутии жили от нас через дом, мы с детства друг друга знали, — говорит с дивана Татьяна Устимовна. — Мне всегда нравилось, что Иван ведет дневники. Значит, умный. Малым сыну и дочери объясняла, что папа уроки делает. Боялась, кагэбисты найдут дневники и нас пересажают, но муж надежно прятал их в погребе.
Самым страшным днем своей жизни Крутий называет 30 декабря 1943-го, когда повстанцы сделали засаду на его улице и напали на фашистов, которые ехали жечь дома по селам. Описал это в дневнике.
- Ребята увидели с холма четыре грузовика и две легковые машины с фашистами. Повстанцы обстреляли автомобильную колонну и убили всех. Через три дня в небе кружил разведывательный самолет. А на Коляду немецкие каратели окружили село, вывели вперед 12 старых мужчин и расстреляли при односельчанах — за каждого убитого немца. Люди друг с другом прощались, плакали. Трупы немцы сожгли в деревянном доме. А еще через три недели в Бугрин вошли красноармейцы. Меня арестовали, потому что был из повстанцев. Били на допросах жестоко — по позвоночнику, по пальцам, в лицо. Хотели о моих связях с УПА узнать, но я все отрицал. Три месяца в тюрьме пробыл, и меня освободили.
- Ага, а если бы твои дневники нашли? — спрашивает жена.
— Был бы мне каюк, это точно, — хмурится Иван Авксентиевич. — Тогда в селе жили по принципу: ни коровы, ни свиньи — только Ленин на стене. Как-то было такое лето, что картошки уродило всего 56 корзин, но и с того налог натурой вынуждены были дать. Сват целый год в колхозе работал, чтобы купить себе одну фуфайку за 12 рублей.
После освобождения Иван Авксентиевич выучился на портного. Работал с женой в колхозе — был бухгалтером. Имеют семерых внуков и 15 правнуков. Сын Николай живет с родителями, дочка Галина — через дорогу.
- Село не совсем большое — 1,5 тысяч душ будет, но не скучаем. Два года тому назад азербайджанцы фабрику открыли, делают там шаурму. Устроиться туда трудно, взяли до 90 человек из крестьян. Одна из наших соседок там работает, — кивает на окно невестка.
- А еще в Бугрине у Талимончуков жил самый старый аист в Украине, — добавляет мужчина. — Они его покалеченным подобрали. Так Бунюш был у них вместо дворовой собаки, охранял двор 22 года до самой смерти. Мне жаль, что я теперь о селе меньше знаю. Из дома мало выхожу, то ноги болят, то давление скачет. Вписываю только, кто родился или умер. Телевизор не очень люблю, но ежедневно смотрю все новости о Майдане. Называю их политическая нервотрепка. За народ не боюсь — пережили господ, пережили фашистов и коммунистов, а этих точно переживем.
1 
1
Комментарии