Самая дешевая гостиница в Чернигове — на железнодорожном вокзале. На всех постояльцев — два туалета и один умывальник. Душа нет, дорожек в коридорах — тоже. Комната на четырех стоит девять гривен за сутки.
В N5 остановилось трое цыганок.
— Они у нас не первый раз, приезжают из Молдовы, — рассказывает коридорная Галя. Она в красном халатике и домашних тапочках. — Постель свою привозят. А наши одеяла стелют на матрас, чтобы мягче было.
Галя показывает комнату с четырьмя узкими деревянными кроватями. На трех — дорогие кружевные наволочки и яркие пуховые одеяла. Из большой дешевой сумки под кроватью выглядывает крышка китайского термоса.
— Хорошие хозяйки, тазик для стирки с собой возят, — удивляется Галина.
Цыганки приходят после шести. Все три — крупные, в ярких юбках. Одинаковые белые платки завязаны на лбу. Садятся на кровати, потому что стулья забросаны юбками и кофтами.
Младших зовут Цуркой Негро, 60 лет, и Ниной Шольде, 65 лет.
— А меня можно называть баба Галя, — говорит старая цыганка. — Купи бабушке батон, — просит она тонким голосом. — Очень ноги болят.
И протягивает две гривны.
Все зубы у нее золотые, в ушах — массивные золотые сережки.
— Мы раньше кочевали, миленькая, — рассказывает, доставая из сумки бюстгальтер. — Я в поле родилась, под возом. В документах записали, что мне сейчас 70. А отец говорил, на десять лет больше. Наверное, мнет 81 год.
Я у хозяйки работала, — рассказывает. — Гадала. А где и курицу украдешь. Дети кушать хотят. У меня девять детей: пять дочек и четыре сына. Щас имею 20 внуков, — у бабы Гали в разговоре проскакивают украинские слова. — Совсем плохо жили, когда кочевали.
Она складывает белье в зеленый пластмассовый тазик, чтобы постирать.
— Осели мы с дедом в Атаке, это 50 километров от Кишинева. У меня там маленький домик есть. Деда уже нету. Получаю 56 лей пенсии. Буханка хлеба стоит десять лей, куб газа — пять. Как можно жить! Чтоб сюда приехать, холодильник продала, маленький. За сто лей.
19 гривен сегодня заработала
Цыганка спускается на этажниже — к умывальнику.
— Почему не можете устроиться на работу? — спрашиваю.
— Нет у нас работы! — сердится Цурка. Она перебирает в своей сумке шелковые платки и дешевые кошельки на продажу.
— Сейчас пропадают даже те, кто экзамены сдавал, — говорит. — А что мы — букв не знаем.
Цыганка достает молдавский паспорт в синей обложке. Показывает первую страницу, где вместо подписи маленький неровный крестик.
— Атака — маленький городок, совсем нет работы, — перебивает ее третья, Нина. Она натирает икры со вздутыми венами какой-то мазью.
— У нас недавно пожарную продали румынским цыганам, — продолжает она. — Они там домик себе сделали. Все продали: поликлинику продали, морг — и там теперь жить будут, — возмущается Нина.
— Страховки выдали, а врач в больнице говорит, что ему бумажка не нужна, деньги давай. Пенсия по-вашему — 20 гривен. Ездим в Украину просить.
Нина вытягивает из сумки кусок сала.
— Видишь, обрезки выпросила. Будешь есть? — предлагает.
Цурка снимает салфетку из пластмассовой миски, в которой салат из помидоров и огурцов, оставшийся от завтрака. Кипятит в пол-литровой баночке воду и запаривает на всех "Мивину".
Возвращается баба Галя с выстиранной одеждой. Засовывает тазик под кровать.
— 19 гривен сегодня заработала, — говорит. — 12 за билет отдала, а на пятерку покушать купила. Две гривны осталось. А раньше у меня домработница была! Гуляла, вечно с синяками приходила. Умерла. Ее дочь к себя взяла, Аннушку, в девять лет. За родную была — сережки ей подарила, золотой кулончик, пять грамм, со своей шеи сняла. Я ее готовить научила. Такая хозяйка — лучше всех! Но тоже гуляла. В маму пошла.
— Красивая? — спрашиваю.
— Нет, худая. Черная. Маленькая. Ручки, как палки, ноги кривые. Дите нагуляла. Такой мальчик красивенький. Беленький, глазки голубые. Я из роддома забрала, но сказала Аннушке, чтобы забирала ребенка и уходила. Сколько же можно?
2 
1
Комментарии