"Ты слышал, что вчера сказал Григор Тютюнник? Об этом уже известно в райкоме партии"

5 декабря писателю Григору Тютюннику исполнилось бы 80. О нем вспоминает его приятель — поэт Петр Засенко, 75 лет.

— Как-то зашли мы с ним в редакцию газеты "Вечерний Киев". Один молодой автор начал просить, чтобы Григор Михайлович поделился секретами творчества. "Никаких секретов нет", — говорит Тютюнник. — "Я прочитал вашу новеллу "Иван Срибный". Как все там естественно, просто нельзя оторваться", — говорит юнец. — "Слушайте, милый, я знаю ваш род, вы никогда не знали лишений. Вы никогда не мерзли среди голой степи в вьюгу, когда идешь на свиноферму. А идешь туда, потому что там твоя тетя сварит картошки свиньям, и тебе тоже что-то перепадет. И ты идешь, потому что дома — ни крошки. Вы не поймете этого, потому что такого не пережили". — "И все-таки, секреты творчества есть?" — "Есть! — с прижимом говорит Григор. — Передаю секрет: боль. Полная душа боли".

А вообще каждое его произведение начиналось со встречи с человеком с необычным характером. Встретит такого — обязательно у него родится новелла. Григор не любил сидеть в Киеве, странствовал по дальним дорогам и селам. Потому что там можно было услышать настоящую украинскую народную речь. В столице мы слышали ее только на Бессарабском рынке. Немало теть из окрестных сел уже знали нас в лицо. "Такого, как сказала вон та тетя, не выдумает ни один писатель", — говорил, бывало, Григор.

Часто мы ездили в мое родное село Любарцы Бориспольского района. Пел песни с моей мамой. Она на старость была сгорблена. Он спрашивает: "Мам, а чего вы так согнуты?" — "Да знаешь, в 1929 году как согнулась над колхозной свеклой, так некогда было и разогнуться". Но публиковать такое было нельзя. Поэтому Григор в одной из новелл написал так: "Она была очень сгорблена, будто наклонилась когда-то к грядке луковицу выдернуть да уже и не распрямилась".

И часто ему удавалось обойти цензуру?

— Один из цензоров загодя приходил в издательство и предупреждал: "Как только появится верстка Тютюнника, подать мне лично!" Выбрасывали отдельные фразы и целые абзацы. В новелле "Три кукушки с поклоном" "Сибирь неисходимая" заменили на "этот мир неисходимый". "Сосед мой по нарам молится во сне" — на "мой сосед по землянке". В новелле "Печеный картофель": "То мужики, у кого есть скотина, обкашивают осоку вокруг кустов — правление позволило", — последние два слова выбросили.

В Союзе писателей его не любили за прямоту. Вот как-то на собрании тогдашний председатель союза Василий Козаченко читал доклад. Начались вопросы. "Когда "Литературную Украину" закроют за ненадобностю? — спрашивает Тютюнник. — Она же превратилась в ничто. Материалы — как в плохенькой "районке". На другой день меня на работе ожидает Виталий Коротич. "Ты слышал, что вчера сказал Григор Тютюнник? Об этом уже известно в Ленинском райкоме партии. Должен сказать ему, чтобы он себя вел в кругу писателей, как все". — "То есть, чтобы молчал?" — "Хотя бы и так". Когда я передал Григору этот разговор, он сказал: "Да пошли они на... — и сказал слово на три буквы. — Издают по несколько романов в год. Разве им нужна литература? Работают ради денег".

Григора уволили с работы. Шел 1974 год, начались аресты украинской интеллигенции. Тютюнника занесли в "черный" список, всем издательствам приказано нигде не упоминать его имя. Как-то, когда был в опале, у него выхватилось: "Так я же написал только полуправду жизни — и меня выбрасывают из литературы. А если бы я написал всю правду, то что — меня убить нужно?"

Это довело писателя до самоубийства?

— После смерти Григора пошел слух: мол, он повесился, потому что хотел Шевченковскую премию, а дали премию Леси Украинки. Это ложь. Тютюнник был доволен и готовил речь на вручение. Попросил у меня книжку с высказываниями Леси Украинки об искусстве.

Он прожил тяжелую сиротскую жизнь. Знал, что власть уничтожила его отца. Преследовали и его самого. Всю жизнь жил всегда с натугой. Да, тяжело переживал, когда его произведения препарировала цензура. К этому добавились семейные неурядицы. Он был весь предан литературе, пренебрегал материальными благами. На этой почве возникали конфликты с женой. В определенный момент все это сошлось в одну точку.

Незадолго до смерти Тютюнник побывал в своем селе. Обошел всех, кто знал его отца, расспрашивал о нем, потому что фотографии не осталось. Отца забрали на глазах Григора в 1937 году. Всю жизнь он вспоминал его самыми нежными словами. Зашел даже к мужчине, который написал донос на его папу, за что того арестовали. У него была деревянная кровать отцовой работы. Разговаривал с тем человеком, а сам держался рукой за кровать и будто чувствовал тепло отцовой руки.

В предсмертной записке Григор Тютюнник написал: "Помучьте другого". У него были проблемы с КГБ?

— Как-то в темноте он шел домой по улице Московской. Догоняет машина, открывается дверка, и неизвестный говорит: "Григорий Михайлович, садитесь, подвезем". Он сел. Они даже не спрашивали, куда ехать, подвезли под дом. Григор дал им 3 карбованца — это тогда была солидная плата за такси. Деньги не взяли, он бросил их на капот. Спустя некоторое время к нему начал домой ходить работник КГБ, уговаривал не нападать на советскую действительность. Тютюнник как-то споил его и на себе оттянул домой, сдал жене. Больше он не являлся.

На общественных мероприятиях, вечерах, застольях Григор всегда был в центре внимания. Рассказывал истории — грустные и смешные. А это были годы страха и доносов. Мы знали, что наши разговоры прослушивают, поэтому были осторожны в высказываниях. "На каждого Авеля по три Каина", — говорил Григор. Он никогда не шел на компромиссы, ненавидел приспособленцев, наживал себе врагов. Но при всей внешней силе и мужестве, в душе он был беззащитным и ранимым.

×