Кристину Алчевскую обозвали "крокодилом от поэзии"

 

- Уважаемая Кристина Даниловна и вы, моя Мевочка, как я рада вас видеть наконец, - писательница 44-летняя Ольга Кобылянская на немецком курорте Наугейм поднимается по лестнице виллы, где остановились ее подруги из Харькова.

Четыре дня 24 июня 1908-го. Мать и дочь Алчевские - 67-летняя Кристина-старшая и 26-летняя Кристина-младшая - только приехали. Накануне писательница сообщила письмом, что зайдет к ним. Кристина-младшая бросается на шею подруге, хоть они видятся во второй раз в жизни. Предыдущая встреча в Черновцах три года тому назад длилась лишь несколько часов. Но они давно переписываются. Ольга Кобылянская называет Алчевскую-младшую "Мацепочкой" и "белой Мевой" - чайкой.

- Хочу вас со всеми местными обычаями познакомить, - предлагает  Кобылянская.

Она долго уговаривала Алчевских приехать на этот курорт. "Наугеймские купели суть чудотворные", - писала в одном из писем. И теперь советует, к кому из врачей обратиться: У Кристины-младшей больное сердце, до тех пор лечилась преимущественно в крымских здравницах.

Кристина не отходит от старшей подруги. Вместе едут на прогулку  по "немецкой степи".

- Она похожа на украинскую, - говорит. - В ней человек поневоле становится поэтом.

Рассказывает Кобылянской, что часто бывает в селе - ее мать организовала воскресную школу, где учат сельских детей.

- До 8 лет я ходила в мальчишеской одежде и называла себя Мишей, - смеются обе. - Мне нравилось быть парнем.

Через три дня Ольга Кобылянская поехала домой в Черновцы. Это была их последняя встреча, больше они не виделись. Но переписывались еще несколько десятилетий. "Вашей искренней, нежненькой любви не хватает мне. Вашей. Чтобы Вы это знали", - пишет Кобылянская в письме Кристине 14 июля того же года: по дороге домой писательница виделась с поэтом Остапом Луцким, с которым у них "порвалась струна". "Кристина, любите меня по-прежнему. Так красиво, и тонко, и нежно, как Вы, - вряд ли будет меня кто-то еще в жизни любить", - просит Кобылянская.

Кристине Алчевской с мужчинами тоже не везет. Много лет у нее взаимные чувства с женатым, тоже харьковчанином. Но любимый не может расторгнуть брак с психически больной женой - такой в то время был закон. И даже лучшая подруга Кристину в этом не понимает. "Меня мучает одна Ваша фраза: "Ведь у него есть уже жена, Кристина"! - упрекает она в письме Кобылянскую. - А почему жена должна мешать праву любить и не обманывать себя и другую? Особенно, если это не заставляет ее страдать и она не осознает даже свое "я"? Должна ли я из-за нее и за нее погибать"? Но уже в письме от 23 ноября того же 1908-го у нее вырывается: "Мы можем жить одинокими. Женская душа, чуткая и немножко причудливая, то - сокровище, которое не должно принадлежать никому из тех легкомысленных созданий, которые гоняются за поцелуями и объятиями первой попавшейся женщины". Она так и останется одинокой до конца жизни. Как и Ольга Кобылянская.

Сдружились они в 1902 году, когда литературовед Сергей Ефремов написал разгромную статью "В поисках красоты" об Ольге Кобылянской. Упрекал за "неуклюжий, тяжелый, изобилующий неправильностями и варваризмами стиль". Писательница впала в депрессию. Адвокат Николай Михновский подбивал всех писать ей письма поддержки. 20-летняя тогда Кристина откликнулась, ведь как раз была под впечатлением от ее произведений "Царевна" и "Битва".

Михновский отрекомендовал Кристину как "что-то молоденькое и милое, но ничем другим не выдающееся". Кобылянская все равно ответила девушке на письмо.

Ольга Кобылянская прониклась симпатией к Алчевской-младшей. Но к ее литературным попыткам относилась не очень серьезно. Настойчиво советовала переходить от стихов к прозе.

С приходом большевистской власти Кристина Алчевская по-прежнему живет в Харькове. В своих "Воспоминаниях и встречах" пишет: "В 1917 году умер в Баку на гастролях мой чрезвычайно талантливый брат 39-40 лет - Алексей Алчевский, оперный певец. В 1920-ом году сошла в могилу деятельница-мама. Не было уже давно на свете ни Леси Украинки, ни Коцюбинского, ни Франко, а для той литературной молодежи, которая боролась в боях гражданской войны, я, конечно, могла бы показаться лишь тем, чем является старая сова для полной жизни птички.". Молодой тогда критик Аркадий Любченко прилепил Алчевской прозвище "крокодил от поэзии". Она взялась за переводы. В 1925-ом получила заказ на перевод мемуаров Луизы Мишель о Парижской коммуне. Так увлеклась, что написала драматическую поэму о ней. Рецензент раскритиковал ее за то, что "в ней есть Луиза, но нет пролетариата".

Привычным для себя способом - через письма - Кристина Алчевская подружилась с французскими писателями. В частности, Анри Барбюсом, начала переводить его произведения. Весной 1930-го, а потом еще раз - летом следующего года хлопотала о разрешении на поездку во Францию. Официально - за книгами для перевода на украинский. Но не исключено, что в действительности писательница хотела там остаться. Тем более, во Франции жила вдова брата Григория. Ей отказали. Жилось Кристине Алчевской в это время тяжело. "Должности я не имею и ниоткуда денег не достаю, - писала в мае 1930-го литературоведу Николаю Плевако, прося ускорить выплату гонорара за двухтомник ее произведений. - Имейте же в виду, что я - не учреждение, потому ждать не могу, а живой человек, который есть хочет"! Двухтомник так и не издали.

Осенью 1931-го на харьковском вокзале Кристине Алчевской прищемило одежду дверями поезда. Тот тронулся и протянул ее вдоль перрона. Больное сердце не выдержало такого стресса. Она слегла с приступом и вскоре умерла.

×