Наше культурное наследие до сих пор безмолвно - Игорь Пошивайло

Мы еще не научились давать жизнь нашему историческому наследию. В советские времена ему не давали голоса, а сейчас мы просто не знаем, как это сделать.

Музей Ивана Гончара собирал украинские древности, которые в советских экспозициях представлены не были. Украина в СССР - это был соцреализм и китч. А наше народное искусство никто не видел, оно было заключено в запасниках. Но именно оно стало основой современного профессионального искусства - украинский мордерн, авангард, бойчукизм. Церкви разрушали, а их атрибуты, элементы интерьера, иконы, скульптуры валялись на помойках. Народную живопись тогда никто официально не собирал. Ни вышивки, ни ковры или рушники и даже древние снимки не считались художественной или исторической ценностью. Партия и комсомол убеждали молодежь, что прошлое - это вчерашний день, отказываемся от плугов, дедов, предрассудков, архаихи, вперед в города к коммунизму!

Сейчас народная культура уже перестает молчать. Ее хранят, воспроизводят и переосмысливают по современному.

Но многие украинские музеи, имея большое наследство, все же не умеют или не могут исследовать, интерпретировать и показать его должным образом, поэтому эти вещи остаются молчаливыми.

Любая вещь, событие, явление должны быть понятными, как считали отцы-основатели американских музеев, и домохозяйке, и матросу, и ученому. Скажем, экспонируется вышитый рушник, древний, красивый, но где его персональная история, расшифровка символизма и функциональности? Кто сейчас в целом знает, что когда-то были рушники к примеру двусторонние? Они вывешивались на разные стороны в зависимости от того, праздник это или будни. Был рушник у Ивана Гончара, который он купил на базаре. Тем рушником с причудливым орнаментом знахарь лечил определенные болезни. Если этот рушник просто повесить в витрину, что он расскажет кроме эстетики?

Не видно за вещами людей, которые их породили или пользовались. Это еще советская традиция, когда все было обезличено. Не было за молчаливыми, хоть и красивыми вещами ни истории, ни человека, ни среды, ни нации, ни ценностей, а следовательно - связи с современностью, важности этой вещи для посетителя.

На Майдане. Когда было избиение студентов 30 ноября, общественные организации и отдельные активисты осудили действия властей, а государственные институты не могли сориентироваться, что происходит. Музеи долго молчали: делали вид, что ничего не происходит. Впоследствии Музей Гончара издал в соцсетях заявление об осуждении такого силового сценария. Затем начали приобщаться другие музеи.

Формально постсоветские музеи еще с советских времен служат власти, являются ее идеологическим орудием. Так по инерции сложилось. Потому что государство финансирует эти музеи, поэтому они очень зависимы, несамостоятельные и пассивные. В их экспозиции была четкая цензура. Их контролировали. Там не было случайных людей в руководстве - обычно были жены кадров кгб или компартии - то есть люди, которые считались надежными.

Эта модель в целом перешла к независимой Украине. Музеи были безынициативны. А без надлежащего финансирования стали еще и беспомощны. Как мы можем меняться к лучшему, если зарплаты низкие, денег на развитие шаром покати? Средств нет, музеи непопулярные, в них никто не ходит. Они держатся на какой-то минимальной финансовой капельнице и энтузиазме сотрудников.

Амерканська музейщица Линда Норрис впервые приехала в Украину в 2009 году по программе Фулбрайта. Позже проводила здесь культурный аудит.

После избиения студентов она написала пост: "Что бы я делала, если бы была директором киевского музея, прямо сейчас". Открыла бы дверь для протестующих, стала бы собирать артефакты, устные истории, документировать события, выходить в народ. Я подумал: почему то, что для американцев кажется таким естественным и органичным, для нас - проблема?

В декабре 2013 наш музей Гончара вынес свои образовательные программы на Майдан. Мы поняли, что аудитории наши не в пределах стен находятся. Попробовали новую модель поведения - вылезли из "теплой ванны", собственной капсулы и начали искать новых посетителей. На майдане постоянно было движение, люди, пресса. Это выглядело сначала как фестиваль. Организовывали рождественскую ходу, мастер-классы по танцам и пению. Майдановцы подходили к нам и спрашивали, где они могут купить такие же красивые народные платки, как у нас, для своих девушек.

Затем мы начали собирать экспонаты и свидетельства, записывать устные истории протестующих, проводили мастер-классы. Каждый находил там свою нишу. Этим Майдан и был мощным: была четкая самоорганизация по горизонтали.

В январе сформировалась наша общественная инициатива - Музей Майдана, в которой были представлены Музей Ивана Гончара, София Киевская, Музей Ханенко, заповедник "Тустань" и две общественные организации - Самооборона Майдана и Агентство культурных стратегий.

Так мы работали до лета 2014 года, когда объединились с постамайданивською инициативу Музей Свободы.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: С окончанием революции забываются ее лозунги

Собирали артефакты, устные истории, вели учет недвижимых объектов, простреленных фасадов зданий, сити-лайтов, документировали крупные элементы баррикад, сгоревшие бронетранспортер и автобусы возле Октябрьского, водомет. Устраивали выставочные и образовательные проекты, дискуссии и воркшопы с привлечением иностранных экспертов,

Другие активисты делали выставки за рубежом. Сергей Фоменко из "Мандров", например, показывал иностранцам произведения художников о Майдане и баррикадный хендмейд. Странствующий проект "Искусство Майдана" Наталии Мусиенко облетел весь мир. Однако пик увлечения Майданом в Европе и Америке прошел очень быстро.

По инерции он длился, возможно, год. Но после начала войны в Донбассе для запада стало понятно, что приоритеты изменились.

С другой стороны, информационная война стала еще активнее, и поэтому все наши попытки каким-то образом больше говорить миру о Майдане и угрозы со стороны России не имели такого влияния, как российская пропаганда.