В "Плохих дорогах" шок идет под руку с жизнью. И то, и другое – о Донбассе

Самая сильная картинка о войне. Не все кинотеатры согласятся этот фильм показывать и не все зрители смогут такое смотреть

4 сентября в рамках 77-го Венецианского кинофестиваля в параллельной секции "Международная неделя критики" прошла премьера украинского фильма "Плохие дороги" Натальи Ворожбит.

Можно подумать, что после прошлогодней победы "Атлантиды" Валентина Васяновича Украина будет автоматически попадать в конкурсы или подразделы фестиваля в Венеции. В этом есть доля истины. В этом году у нас в Венеции дебютант - "Плохие дороги", фильм с мощным значением и качеством. Ворожбит написала как драматург и поставила как режиссер удивительно наилучший дебют, на который только можно было рассчитывать а) дебютанту, б) в Украине, в) с нашей индустрией, без претензии на истину, демонстрируя лишь одну из правд, лишь одну ее сторону, одно значение, один размер войны, разной в головах людей, пишет Ярослав Пидгора-Гвяздовский для "Детектор медиа".

"Плохие дороги" тоже о войне на востоке Украины, как и "Атлантида". Химерно - второй раз в Венеции о той же теме? Но война идет уже седьмой год, она никуда не делась, хотя слышится вопль "просто перестаньте стрелять", и нет сообщений об официально убитых, только об официально "умерших без причины". Эта казуистика не просто преступна, за что будут отвечать ее создатели, - она, как та разруха по профессору Преображенскому, - в головах людей. В "Плохих дорогах" это один из главных месседжей, это проявляется во всех пяти историях фильма, на каждом уровне восприятия, едва ли не во всех персонажах. Либо это местный директор школы, который пьяным пересекает блокпост и позволяет себе ляпнуть "за каво вы тут ваююте?" и из-за "белочки" видит несуществующих девочек. Либо это женщина-парамедик, которая везет домой тело любимого без головы к его жене. Или местная пара, которая за раздавленную машиной курицу готова раздавить женщину-водителя - закрыть в подвал и требовать выкуп.

В "Плохих дорогах" шок идет под руку с жизнью, меняясь местами - или шок становится причиной такой жизни, или такая жизнь порождает шок. И то, и другое - о Донбассе, но это все за счет драматургии, которая повторяет жизнь с чуть ли не буквальным переносом ее на экран. В свое время Ворожбит так же конвертировала реалии существования подростков Москвы в сериал Валерии Гай Германики "Школа", выворачивая наизнанку само игровое кино. "Плохие дороги" повторяют этот психологический, текстовый прием, этот стиль нео-неореализма. Когда не надо ничего особенного придумывать, только воспроизвести, скажем, разговор бабушки и девочки, которые сидят на автобусной остановке, рядом стоит неоднократно простреленный щит с номером вероятного автобуса, бабушка уговаривает пойти домой почти-внучку, посмотреть телевизор, но девушка, демонстративно щелкая семки, отказывается, потому что молодая, против контроля, стесняется бабушки, не хочет смотреть российское телевидение и отрицает, что ее парень, солдат ВСУ - фашист. И снято это почти не "мигая" камерой, камера "не мнется" из стороны в сторону, наоборот - пристально вглядывается в персонажей, стоически и почти неподвижно выстаивая в статической позе рядом. То есть режиссер не делает резких движений, не пользуется модной съемкой "с руки", возможно, как дебютант, не имея ни понимания, ни практики. Но это и не нужно, потому что именно так, за счет внутрикадровой драматургии чувствуется наибольшее напряжение, передается наибольший смысл бытия персонажа в кадре, который именно так передает наилучший смысл бытия тамошних людей. Актеры в этой ситуации становятся центром кадра-вселенной, не играя, а живя на этих нескольких метрах пространства перед объективом, творя это пространство. И это же, в общем, не профессиональные актеры! Трудно представить, как и сколько Ворожбит настраивала их на такую ​​манеру - быть, а не казаться. Может, поэтому хорошо получилось, что не надо было ломать уже созданные актерством формы и правила...

Наталья Ворожбит не делает выводов, не показывает компромиссные выходы из ситуации. Она базируется на историях, когда-то услышанных из реалий пребывания людей на войне, в зоне боевых действий или на прифронтовых территориях. Здесь герои могут говорить о добре и зле, любви и ненависти, даже немного мечтать об этом и будто делать шаги к этому, но это все contra spem spero. Как в истории про журналистку, которую сепаратист заводит в душевую бывшей клиники, жестко бьет, издевается, а потом хочет нежности и поцелуев, как на скамейках в его юности. Но это не правило - бывает по-разному: и учителя отпустят, хотя все шло к драке или выстрелу, и женщина сможет уехать, потому что дети отвлекли шантажистов, и в бомбоубежище пойдут бабушка с "внучкой", потому что Дебальцево начали обстреливать.

Позитив/не позитив - не об этом речь. Автор говорит о жизни со всей правдой, и так же ее показывает и проговаривает. Без купюр, без редактирования, без лицемерия, поэтому обсценная лексика здесь вместо пуль "стреляет" в уши зрителя, а перед глазами очень правдиво бьют девушку, и понимаешь, что не все кинотеатры согласятся такое показывать и не все зрители смогут такое смотреть-слушать. Но стоит ли это цензурировать и отворачиваться от такого, если так есть? Иначе будет псевдо, эрзац, подделка, и жизнь просто спрячут за художественным саваном, и мы снова не увидим правду, и кто-то скажет "да какая разница?", "просто прекратите стрелять" или "у каждого своя правда". Но с попаданием такого фильма на Венецианский кинофестиваль есть шанс, что в конечном итоге увидят то, как есть, а не то, что хотят показать. Или то, что могли показать. "Плохие дороги" - самая сильная картинка о войне за время нашей войны, и чуть ли не самое сильное, что можно было снять и сказать. В этом смысле Наталья Ворожбит как драматург будто реабилитировалась за "Киборгов", за это гладенькое повествование-для-всех. Теперь она не крутит носом, носом теперь может крутить зритель, наш или зарубежный, который брезгует противным, потому что "так нельзя", "дети увидят", "это провокация" или "это же игровое кино, для чего этот документализм?".

Еще одним, последним форпостом правды здесь выступает звукоряд. Несмотря на то, что фильм лишен закадрового, композиторского саундтрека, "Плохие дороги" наполнены звуками, неотъемлемой частью мира, реального или потустороннего (а когда речь идет о территории войны, граница между мирами стирается). Здесь украинский язык звучит вместе с суржиком, русским и матом (отдельная, полноценная речь в фильме), Алена Апина - с "Океаном Эльзы", канонада - с цикадами, молчание - со стонами и криками, цоканьем воды, лаем (одноногих) собак, выдохом дыма в лицо и болезненным нытьем обезумевшей женщины над телом мужчины без головы. И все эти звуки не противоположны друг другу, они могут быть вместе, потому что существуют в одном измерении кошмара под названием российско-украинская война. Эти звуки на грани осознания, а порой и за гранью, как абсурд ситуаций, которые, казалось бы, являются неудачной и тупой выдумкой, литературным вымыслом извращенного ума. Но нет - это все наше, что существует на "нуле", в АТО, политкорректном заменителе названия "война".

Бескомпромиссное высказывание "Плохих дорог" - или лучше сказать оглушительный крик в глухое ухо - неизвестно как воспримется жюри в Венеции, хотя, на мой взгляд, фильм обречен на премирование, как загар от прямого солнца. Все равно, крик сделан. Бог и так слышит, теперь дело за людьми.