Моя теща, всю жизнь преподававшая на Сумщине украинский язык и литературу, поехала как-то в областной центр переоформлять пенсию. Это был первый год независимости, и ей, бедняге, казалось, что родной язык, освобожденный из московских оков, воцарится наконец в своей стороне, от Сяна до Дона.
Поэтому на вокзале она обратилась к первой встречной, довольно синюшной тетке. Приблизительно так, как обращались, по крайней мере на бумаге, ее любимые персонажи из литературной классики:
— Простите, ласковая госпожа, вы не подскажете, как пройти к собесу?
Тетка зыркнула на нее запухшими глазенками, пытаясь раскумекать суть сказанного.
— Пойдем, — наконец сказала. И таки довела тещу к собесу.
— Спасиба, голубушка, — расчувствовалась та и подарила спутнице десяток румяных груш из дорожной сумки.
— Постой, постой! — воскликнула тетя. — Как ты меня перед этим назвала?
— Ласковая госпожа, — растерянно сказала теща.
Как ты меня перед этим назвала?
— Вот-вот! — радостно воскликнула тетка, пытаясь запомнить вычурную фразу. — Расскажу своим — они все подохнут!..
— От чего подохнут? — переспросил я тещу, когда впервые услышал эту историю. — От удивления, зависти или, может, от смеха?
— От стыда! — убеждено сказала теща. — От того, что не знают как следует украинского языка!..
Я представил себе, сколько это трупов будет валяться на улицах областного центра и всей нашей соборной Матушки-Украины, а еще больше — по всевозможным кабминам, радам, банкам, бутикам и ночным клубам. И решил, что пусть уже они лучше называют меня эй-мужчиной, а не ласковым господином. Мужчины по крайней мере ходят по улицам живые-здоровые, в отличие от всяких господ, давно уже спроваженных в одну яму, — в соответствии с рекомендациями, кстати, одного из любимых тещиных поэтов.
Комментарии
107