"Если в течение 30 минут не сделать укол, парень точно умрет, — сказал врач, выйдя на террасу. — А сделаем укол, то будет жить сколько угодно".
Вокруг была мгла, вечер, высокие мрачные деревья и подмосковные дачи.
— Нужно выйти на шоссе, — продолжал врач, — и поймать машину. Больница в семи–десяти минутах быстрой езды. Другого выхода нет. "Скорой" поблизости нет.
Мамочка умирающего молодого мужчины, Вера Семеновна, первая выкатилась в сад. За ней вслед выскочили несколько гостей и дачников.
— Неужели умрет, умрет… Сереженька мой, — бормотала Вера Семеновна, переступая ножками в направлении калитки. Ей казалось, что все вокруг оцепенело и только что-то сильное и жестокое давит на грудь.
— Где взять машину? — подумала она, и ей на мгновение показалось, что она и является машиной, такой быстрой и широкой машиной. Раз-раз, и понесет своего мальчика в больницу, быстро-быстро. Механически она выбежала за калитку на шоссе. Возле нее раздавались громкие голоса. Кто-то играл в карты, прячась в канаве.
Фить, фи ть, фи ть — ей очень захотелось, чтобы вынырнули десятки, сотни машин. Но ничего не было. Подбежали, подкатывая штаны, гости и дачники. Один из них на ходу полоскал горло.
Вере Семеновне показалось, что спасение ее мальчика зависит от того, будет мир неподвижным и податливым, как теперь, или нет?! Пыхтя, она побежала сама не зная куда.
Вдруг на повороте возле железной дороги женщина увидела легковик, ожидавший зеленый сигнал.
Уже через минуту она была около него. Внутри сидело двое — мужчина и женщина.
Хватая себя за волосы, рыдая и воя, Вера Семеновна заголосила о том, что нужно спасти молоденького паренька, ее сына, студента. Спасение займет всего десять минут.
— Мы еще не умывались, гражданка, — вдруг тупо сказал водитель.
— Он шутит, конечно, мамочка, — вмешалась женщина, сидевшая на заднем сиденье. — Но поймите, мы должны вовремя вернуться: машина не наша, и ее хозяин давно ждет нас.
— Но мальчик умрет через полчаса! — громко закричала Вера Семеновна.
И странно: внутри она почувствовала, что кричать напрасно и что вполне нормально и естественно, что люди ее не послушают. И осознание этого начало предавать определенную театральность и искусственность ее, казалось бы, самым искренним и пронзительным крикам. Наконец, после того как водитель холодно, как обычно смотрят друг на друга люди, гуляющие по улице, глянул на нее, Вера Семеновна поняла, что всему конец. И хотя она знала, что не поступила бы так на его месте, однако прошлый холодный опыт жизни заставил ее даже не возмутиться, словно так оно и должно было быть. Всхлипнув, она немного лицемерно пискнула:
— Восемнадцатый годок мальчику. Рано умирать.
— Вон посмотрите, там еще одна машина, — сказала ей женщина.
Вера Семеновна кинулась туда, вскрикивая и размахивая руками. Но она не добежала до машины. Хотя водитель видел ее дикую, страдающую фигуру, он рванул с места. Автомобиль проехал мимо Веры Семеновны, обрызгав ее грязью. Она обернулась.
Между тем и от первой машины не осталось и следа. Она, как маленький разбойник, все быстрее убегала по шоссе.
Вера Семеновна боялась смотреть на часы.
А с другой стороны железной дороги возле пивного киоска она увидела милицейскую машину. Упитанные милиционеры затаскивали в нее мужчину, который молча, но остервенело упирался.
Когда Вера Семеновна прибежала туда, там уже были ее соседи-дачники.
— Не дают автомобиль, — тупо и удивленно сказали они ей. — Говорят, что им срочно нужно отвезти пьяного. И они не могут не по назначению использовать машину.
Вера Семеновна, сама себя не помня, но скорее механически, начала кричать.
Сиволапые милиционеры по дтаскували пьяного и осматривали его, но в то же время внимательно и даже с уважением слушали ее. Слушали и ничего не отвечали. Одному она кричала просто в ухо, но он, казалось, слыша ее, безразлично стоял и смотрел на пьяного, словно выпуская ее крики из второго уха. Смотрел и переминался из ноги на ногу.
— Слезами, хо зяйка, беде не поможешь, — вдруг, крякнув, поучая сказал он.
Вдруг к нему пристало какое-то пьяное, но огромного роста существо, подошедшее сбоку. Этот мужик сначала незаметно и тихо, словно крадучись, с интересом слушал Веру Семеновну и дачников. А теперь разошелся.
Вдруг Вера Семеновна подумала, что теперь, без сына, ей хватит ее пенсии
— Так сынок же у матери умирает, родной ребенок, — громко бесновался он, поднося огромные руки то к груди, то к небу. — Люди, а?! Люди?! Вы крокодилы что ли!? Если бы чужой или племянник. А то ж родной ребенок. Пожалеть здесь нужно, приголубить, а… Дураки...
Он так кричал и самоотверженно разорялся, что не заметил, как Вера Семеновна с дачниками уже ушли. Еще потом долго он вопил и, даже когда милицейская машина уехала, одиноко бежал темными дачными улицами, крича и голося, пугая псов и старушек.
Вера Семеновна между тем подходила к своему дому. Она пошла, потому что глянула на часы: прошло уже 40 минут. Состояние у нее было мертвенно-обреченное, слегка безумное и в то же время спокойное.
Она думала о том, что с самого начала, когда выбежала за калитку, четко осознала, что хоть она и встретит людей, но никто все равно не поможет. Что так должен быть, потому что так суждено, что такое жизнь и возмущаться так же бессмысленно, как если бы ударила молния и убила ребенка. Но ее мучил кошмар, сам по себе, потому что исчез ее мальчик: она была уверена в этом, в таких случаях врачи не ошибаются.
Маленький, пушистый куст на мгновение показался ей сыном; она смокла, и ей захотелось есть. По спине пробежал холодок. Вдруг Вера Семеновна подумала, что теперь, без сына, ей хватит ее пенсии.
В садике, возле ее дома, шумели, словно разговаривая с Богом, деревья. Около калитки, освещенная уличным фонарем, стояла старая соседка. По ее живому лицу Вера Семеновна поняла, что Сереженька умер.
Перевод с русского Андрея Бондаря
7 
35413
Комментарии