85-летний Михаил Иванченко из села Гусаково Звенигородского района Черкасщины два года тому назад набрал десяток баллов во всеукраинском конкурсе "Великие украинцы".
— Когда работал художником на сахарозаводе в соседнем селе Вильховец, ко мне приходили на посиделки старшие школьники: Слава Черновил и Толя Решетник. Толя высокий был и крепкий. Слава — маленький, — вспоминает Михаил Григорьевич. — Черновил был комсомольцем, но интересовался украинским национальным движением. Я ему открылся. Сначала боялся, а потом подумал: разве я зря на свете живу? Рассказал и о восстании в лагерях, и о бандеровцах. Толя в Москве напечатался в каком-то журнале. Его выслали за 101-й километр. Он уже умер. А с Черновилом встретился в 1990-ом, когда он приезжал в Вильховец картошку сажать. Узнал меня, вспомнили прошлое.
Михаил Иванченко в фуфайке и штанах пятнисто-зеленого цвета приглашает в дом. В самой большей комнате на стене его картины: казаки на чатах и воин-русич с конем. Шкафы заставлены книжками. Михаил Григорьевич живет с женой Галиной. Сын Григорий работает в Киеве, дочка Наталия — в Звенигородке.
— При советской власти я кистью зарабатывал кусок хлеба. У меня была такая родословная, что на работу не брали. В революцию Гусаково было столицей Свободного казачества, а мой отец Лигир — сотником. Казаки воевали с немцами, под Смелой разбили коммуниста Муравьева, который вот оккупировал Киев. Деникина били.
Голос дрожит.
— В 1933-ем отец отаправился на заработки в Краматорск. От голода умерла младшая сестра, я написал письмо: "Приезжайте, потому что никого не застанете". Оля так и лежала непохороненная — мама не могла, а я боялся. Похоронил отец. Он еще пять лет пожил, а в 1938-ом его арестовали. В последний раз видел его, как полуторка повезла на Умань. Отец узнал меня и поднял картуз.
После школы поступил в сельхозтехникум в Тальном.
— Учеба для детей врагов народа была платной. Так я ходил на сахарозавод разгружать вагоны, зарабатывал три рубля за смену. В столовой большая миска винегрета стоила 30 копеек. Пальто от старости протерлось, светилось насквозь. Когда заходил в аудиторию, шел боком, чтобы девушки не видели.
На фронт 17-летнего Иванченко не взяли. Вывезли в Германию.
— Красил танки в городке Фарель, на берегу Северного моря. С товарищем Володей надумали убегать — на ходу прыгнуть в военный эшелон. Пошли в поле, спрятались под ивой. Как пустился ливень, побежали к поезду в размокших ботинках. Не успели. Попадали на землю и плачем, потому что назад вернуться — расстреляют. Прыгнули на следующий поезд. В Клопенбурге начальник станции, такой упитанный немец, снял нас. Как ударит Володьку в ухо — аж картуз покатился. Я свое натянул покрепче, чтобы потом не искать. Отправил нас на глиняный карьер в город Шаррей. Там на нарах увидел украинский журнал "Дозвілля". Редактор Спиридон Довгаль — бывший отцов побратим. Послал ему пару стихотворений, напечатали.
Иванченко освободили англичане генерала Монтгомери и польский корпус Андерса.
Каждому покойному топором разрубали грудь
— На их танкетках были надписи "Марися", "Эвуня". А уже на следующий день пришли советы, забрали меня в армию. Служил в одной части из Олесем Гончаром у озера Балатон. Он печатал свои украиноязычные стихотворения в газете "Советский богатырь". Гончар числился минометчиком, но служил экспедитором продскладов. Хотел ему сказать, что я тоже поэт, но нутром чуял, — понижает голос — что продаст меня. К нам, репатриированным, он относился пренебрежительно.
Подсовывает стул ближе к столу.
— На службе трое сержантов попытались изнасиловать молодую женщину-мадьярку. На крик прибежал старый венгр, махнул по ним косой. Его убили из автомата. Дело дошло до Клима Ворошилова (маршал СССР. — "ГПУ"). Он приказал расстрелять одного из нападавших. Я стоял во внешнем кругу автоматчиков. Приехали мадьяры. В последний момент они отвернулись, только их генерал смотрел. Стреляли шестеро. Помню, как из забинтованной головы сержанта слетела пилотка и упала в яму. Гончар написал об этом новеллу "За мгновение счастья". Еще и кино поставили.
За несколько месяцев до демобилизации Михаила Иванченко арестовали.
— Наша остарбайтерка привезла новый журнал "Дозвілля". Парторг увидел мое стихотворение и стукнул, куда следует. Дали мне 10 лет лагерей на северном Урале. Там год считался за два. Голодал. Когда "доходил", положили в больницу. Когда оклемался, заставили выносить трупы умерших. Каждому покойному топором разрубали грудь. Выносим, а вахтер в белом полушубке разворачивает простыню и проверяет разруб в груди. Потом берет молоток с длинной ручкой и бьет им мертвеца в висок. Так сильно боялись, чтобы никто не убежал.
Домой вернулся в 1954-ом. За неблагонадежность 12 раз увольняли с работы. Напечатал десяток книжек. Самая большая — роман "Дума о вольных казаках".
4 
35413
Комментарии
2