Недели две назад случилась оказия, о которой я все время думал и не мог понять почему.

А было так. В магазинчике, где продают хлеб, молоко и другую всячину, на прилавке открыто лежала курага. И вот заходит туда с мамой мальчик — второклассник, не больше. Серьезный, толстощекий. Пока мама рассчитывалась за какие-то покупки, малыш подошел к лотку с курагой и одну штучку положил себе в рот. Потом вторую, третью. Не ел, а просто складывал в рот, как это делают хомяки, чтобы потом съесть.

Магазин небольшой, и все, кроме мамы малыша, увидели и замерли: что будет?

А он паковал курагу: четыре, пять.

Мама таки увидела. Молча подошла, начала вынимать курагу и складывать обратно на лоток. Потом, как это делают дантисты, проверила, не осталось ли что за щеками. Дальше, ни здрасьте ни до свидания, они молча вышли.

Никто ничего не сказал — так это было неожиданно.

И вот я все не мог избавиться от мысли об этом. Оно само вспоминалось, хотя и не хотел, потому что вроде и не о чем. Ну, малыш как малыш, а мама — невоспитанная, мне неинтереснодумать о таких. Но откуда к этому воспоминанию примешивалась странная тревога?

И вот недавно все стало ясно. Перед дождем заныли суставы двух пальцев правой руки, и сразу вспомнилось — почему. Когда-то давно я научился печатать этими двумя пальцами, и уже иначе не умел, а этими двумя печатал быстро, как другие — десятью, и работы было много, и хотелось успеть все сразу, и успевалось. Я тогда об этом думал, как о подвиге, а на самом деле было жадное нетерпение, от которого теперь суставы ноют на дождь. Но тогда это было удивительно похоже на то, что перед тобой много золотой кураги и тебе не терпится взять ее сразу всю.

Вот почему мне вспоминался тот малыш, и так его жалко было — что аж не знаю как.

×