Я работала в банке, была руководителем очень крупного отдела, которым занимался обслуживанием всех видов операций с физическими лицами. Мой крымский активизм заключался в переводе документации на украинский и английский язык.

Если мне приходили русскоязычные документы я их не принимала и возвращала на переоформление. Крымчане быстро привыкли к этому, даже Керчь и Севастополь. Вот такой мой вклад был в украинизацию Крыма.

Во время Евро 2012 патриотизм у крымчан значительно вырос.

Мне почему-то была очень близка Украина, ее язык. Я вообще не считала РФ за что-то свое. Такое было с детства даже когда папа приезжал из командировки из Москвы все обсуждали этот город. А мне российская столица была безразлична. Наверное потому, что у бабушки я нашла фотоальбомы Киева и этот город меня в себя влюбил.

Мама с Херсонщины, а папа русский. Семью отца в 50-х годах завезли в Бахчисарай, чтобы поднять Крым. Тогда советская власть тоже не могла справиться полуострове. В города и села сгоняли врачей и учителей. Семью отца поселили в заброшенные крымскотатарские сакли, поэтому он с понаехавших. Они там учительствовали. Возможно моя активная деятельность по защите прав крымскотатарского народа является искуплением тех грехов.

Тогда, в феврале я почти мгновенно почувствовала, что Россия пойдет войной на нас и решение бежать оттуда было моментальное. Я понимала, что россияне начнут ломать мозги моим детям, менять их личность. И я этого не могла допустить.

Второй причиной было понимание близости войны. Когда отец позвонил и поздравил с введением русского войска в Украину я им сказала, что стою по другую сторону баррикад и буду патроны подавать ВСУ. Мне хотелось помогать своей армии, своей стране. Это было очень мощное желание помочь Украине выстоять в этой войне.

А последней. причиной был страх за себя и близких.

Россия преследовала людей за взгляды. Начались доносы и меня бы рано или поздно схватили ФСБ, или как-то донимали моих родных. Поэтому и людей, которые там остались я считаю смельчаками, я бы не смогла ходить постоянно оглядываясь, думать с кем я говорю, или бояться каждой машины.

Летом 2014-го мы с семьей покинули Крым. Ждали когда дети закончат школу, собирали вещи и искали жилье. Только нашли приемлемый для себя вариант - сразу выехали оттуда.

Мне было страшно за семью, это во-первых. Я помню эти блокпосты с ФСБшниками и казачками, к которым чувствовала отвращение. Я помню как Зубков помогал оккупировать Крым предоставив свой транспорт россиянам. Я видела как происходит эта измена. Это было очень грустно.

Спокойно стало когда выехали на территорию Херсонщины и увидели наши флаги. Мы почувствовали Свободное воздуха, спокойное небо и самое главное безопасность. Тогда я поняла, что бояться больше не следует, что все будет хорошо.

Я очень хочу домой. Я слежу за новостями, когда вижу что-то тормозит деоккупацию возникает ощущение беспомощности. Просто от ярости сносит крышу. Мне не хватает моря, гор, неба, тех запахов.

У меня будто корни вырвали, прорасти хочется, а негде, потому что родная земля там, в Крыму.

Даже моя младшая дочь говорит, что хочет в Крым, а на момент выезда ей не было и двух годков.

Это тяжело. Мы не на заработки или учебу поехали. Мы поехали без возможности вернуться. Никак не можем. Это разные вещи.

В Бахчисарай, в Ханский дворец и в Чуфут-Кале, а затем к морю.

Мы хотим исследовать еще одну сторону оккупации. Показать миру, как российская агрессия поломала жизнь, нанесла психологические травмы детям. Это важно, поскольку мы привыкли воспринимать травмы жителей Донбасса, там идет война и дети видели реальную смерть, трупы и кровь.

Но в Крыму тоже произошла жестокая оккупация, хоть и все говорят о ее бескровность, но это не так.

Оккупация полуострова нанесла немало боли людям. Особого травмы получили дети, потому что на тот момент были в сложном психологическом состоянии за гормональных изменений, поиск границ интенсивное обучение. Я не находила опытов об этом, а это сможет показать как все происходило.

Этот проект важен и потому, что жертвы российской агрессии смогут выговориться и это облегчит их боль. На самом деле я была шокирована тем, что на волонтерских началах к нам доедналося многие журналисты и психологов.

Одна девочка поделилась воспоминаниями о том, как после оккупации учителя изменили риторику. На тот момент ей было девять лет, ребенок рос в русскоязычной семье, но училась в украиноязычный школе. Она рассказала о том, как ей было страшно из-за поведения взрослых, из-за уничтожения мира, к которому она привыкла.

В первые дни оккупации дети говорили, что почувствовали то, что у них оторвали что-то и им было очень больно. Это надо добавлять к искам против России.

Через эти кейсы мы должны доказывать, что возвращение Крыма вылечит эти травмы, потому что компенсация и наказание этого преступника важна.

Мы планируем выпустить книгу и документальный фильм об этом проект.е Сейчас снимаем героев, расшифровываем тексты, монтируем видео. Я немного открываю завесу тайны в Фейсбуке, а презентовать эту работу хотим летом.