Власть не понимала масштабов катастрофы. На одном из спецдонесений КГБ об уровне радиации в Чернобыле стоит заметка "Что это значит?". Ее оставил первый секретарь ЦК КПУ Владимир Щербицкий.

До конца не мог осознавать масштабов аварии и генеральный секретарь Михаил Горбачев в Москве. Ведь советские ученые убеждали руководство, что реактор абсолютно безопасен, его можно "ставить хоть под кровать", "печь на нем яичницу". И вдруг он взрывается. Даже работники на самой станции не могли представить, что это может случиться. Сложилась совершенно нестандартная ситуация, которую до конца не могли осознать все, кто был причастен к принятию решений в стране.

 

Нельзя утверждать, что именно Чернобыльская катастрофа снесла Советский Союз. Но все же способствовала этому. Первое сообщение о Чернобыле в программе "Время" длилось 14 секунд. Говорили, что на ЧАЭС произошла авария, принимаются меры. С тех слов ничего не было понятно. Не хватало официальной информации. Поэтому уже слухи формировали картинку: что это был ядерный, а не тепловой взрыв, неизвестно что будет с Киевом и тому подобное. На определенном этапе начались панические настроения. Это сыграло роль своеобразного триггера, который увеличивал недоверие к центральной власти.

Это касалось не только обычных людей, но и тех же партийцев. Столичная партноменклатура тоже не до конца поняла что происходит. Вскоре они начали воспринимать Москву как источник проблем, а не доброго к своим вассалам сюзерена. Пример - председатель исполкома Киевского областного совета Иван Плющ, который отвечал за ликвидацию последствий аварии с первых дней. А когда приезжали московские ученые, председатель Верховной Рады Валентина Шевченко спрашивала их, надо ли эвакуировать детей из Киева: "Если бы ваши внуки были здесь, вы бы их вывезли?". А в ответ - неловкое молчание. Киевская номенклатура начала понимать, что "Центр" их не защитит в таких критических ситуациях, заставит решать проблемы, которые сам создал. Они чувствовали себя напуганными, возмущенными, оскорбленными.

Далее начался эффект снежного кома. В 1988 году, на вторую годовщину взрыва, состоялась первая нелегальная манифестация на Крещатике. Звучали не только экологические лозунги, но и требования освобождения политзаключенных - того же Левка Лукьяненко. Сегодня те плакаты хранятся в Музее-архиве прессы. Демонстрацию разогнали, люди оказались в милиции, хотя их и отпустили вскоре.

И уже в ноябре у Республиканского стадиона состоялся первый разрешенный властями сорокотысячный митинг. Он проходил под экологическими лозунгами, но прозвучало требование создания альтернативных коммунистических партии политических организаций. Именно там впервые публично озвучили идею создания Народного Руха.

Впоследствии начались еще более массовые манифестации уже исключительно под политическими лозунгами. И отправной точкой для этих политических изменений стала именно Чернобыльская катастрофа.

 

Травмы, особенно украинские, сложно отпрепарировать друг от друга. Украинская нация на протяжении XX в. пережила огромное количество травматогенних ситуаций: потерю независимости, пандемии "испанки" и тифа, голод 1921 года, Голодомор 1932-1933 годов, сталинский террор 1937-м, Вторую мировую войну, послевоенный голод и террор. Какая конкретно травма сформировалась в тот или иной период определить очень сложно. Когда мы говорим о травмах Чернобыля - должны осознавать, что они накладываются на целый комплекс травм ХХ века.

Например, посмотреть на ситуацию после любых президентских выборов. Обычно пик доверия к президенту Украины - первый день после инаугурации, а затем она падает. Действующий президент установил рекорд. К нему доверие начало падать не на первый, а - условно - на девяносто первый день.

Исследователи утверждают, что это является следствием всех наших травм, связанных с существованием в рамках тоталитарной системы. Можно говорить, что недоверие к власти, как травма, усиленно и Чернобыльской катастрофой.

К чисто чернобыльским можем причислить проявления паники, распространения слухов. Услышав слухи об утечке, например, на Запорожской АЭС люди начинают звонить, шептать. Не доверяют официальным источникам информации, пытаются отыскать альтернативные, которые не всегда являются более точными, если не наоборот.

Отдельная история - это история украинского ядерного разоружения, которое тоже было следствием этой травмы. Эксперты говорят, что спешить отдавать оружие не было никакой необходимости. Но украинские политики, которые принимали это решение, были настолько травмированы чернобыльской ситуацией, что представить не могли себе случайный взрыв какой-то боеголовки, которых были тысячи и обслуживать которые должным образом не умели. Поэтому от них пытались избавиться как можно быстрее ценой определенных безопасностных и экономических интересов.

Надо их проговаривать. Установить, какая ситуация вызвала травматические последствия, поведенческие стереотипы, которые вредят. Проговаривание и осознание того, что мы можем носить травмы прошлого, унаследованные от старших поколений - уже является частью терапии. После того человек может корректировать собственное поведение. Но это сложная интеллектуальная работа и далеко не каждый человек готов к ней. Поэтому это нужно начинать объяснять еще со школьной скамьи.

Можно утверждать, что после всех травм прошлого, в частности унаследованных украинцами, как и большинством посттоталитарных наций, нужна коллективная психотерапия. Но в масштабах нации это сложно делать. Сейчас каждый должен спасаться сам - искать информацию, пытаться осознавать проблемы, которые нам создал совместный травматический опыт. Это именно тот момент, когда актуальна фраза "спасение утопающих - дело рук самих утопающих". Коллективное исцеление может стать следствием индивидуальных усилий каждого.

 

Новый сериал "Чернобыль" посмотрело огромное количество людей во всем мире. Он сыграл мощную образовательную роль. Но после этого должны были состояться обсуждения на каких-либо публичных дискуссиях, чего не произошло. У нас не существует социальных работников, способных проводить такие дискуссии. Нету инструментария.

Человек на свой страх и риск анализирует все на основе своих представлений о прошлом и его тяжелых страницах. Но умение делать это правильно должно закладываться со школы. В школе подают огромное количество фактов, но не учат критически обрабатывать их.

Когда-то в одной знакомой, которая училась в Оксфорде, я спросил: "Какая разница между высшим образованием в постсоветском пространстве и там?" Она пояснила, что советская система дает страницу текста, требует прочитать и пересказать. В Оксфорде дают страницу текста, требуют прочитать и сказать, что в нем не так. Критическое мышление становится ежедневным бытовым навыком.

Но даже в более развитых обществах видим случаи победы людей с не очень критическим мышлением. Например, история с Brexit в Великобритании. Та же история проявилась в Украине ровно 2 года назад. На билбордах было написано "19 апреля 2019 - конец эпохи бедности". Умные люди говорили, что ничего не изменится, точно никакого конца эпохи бедности не будет, а может станет хуже. Сейчас прошло 2 года и печальные прогнозы оправдались. Видим падение ВВП, несбалансированный госбюджет, рост госдолга, инфляции, застой большинства социальных маркеров. Некритичность мышления привела к тому, что люди стали жить хуже.

Украинцы в большинстве своем не готовы критически мыслить. Особенно, когда речь идет о доверии к государственным институтам. Для большинства украинцев доверять государственным институтам - опасно. Потому что на протяжении веков для украинцев государство было угрозой для их безопасности, а не защитником. Это такой посттоталитарный синдром презумпции недоверия. Поэтому когда Министерство здравоохранения начинает что-то предлагать - люди автоматически сторонятся этого, потому что мыслят стереотипно. Это срабатывает в отношении к вакцинации. Это именно тот момент - когда неотрефлексированные и необработанные травмы прошлого дают о себе знать. Это приводит к новым проблемам в украинском обществе, и к новой травматизации.

Чтобы воспринимать информацию более адекватно - надлежит повышать качество образования. Но эта задача - на несколько поколений.

 

Не готов утверждать, что украинский народ может сделать какие-то выводы по любому вопросу связанному с прошлым. Ведь выводы делает не народ, а каждый отдельный индивид. Большинство не очень интересуется прошлым, даже тем, свидетелем которого стало напрямую. Поэтому сомневаюсь, что более 20% украинцев способны качественно отрефлексировать этот опыт.