"Альберту на клавиши сыпались с костюма черви. А зрители думали, что мы в кроличьих шубах"

8

Общество живет по принципу: трахай все, что движется, жри наполную. Когда я еще работал в журнале Men's Health, мы проводили опрос: о чем люди больше всего жалеют перед смертью. Оказалось, что у них было мало секса. Камон! Что-что, а секс сейчас валит отовсюду неудержимым потоком. К нему все подключены. Даже косвенно.

Больше всего меня в журналистской работе беспокоило, что у тебя постоянно занят мозг - ты должен все время думать, задачи давать фрилансерам, какой материал поставить в следующий номер. Это очень высасывало силы.

Группа ничем не лучше в этом смысле. Но ты понимаешь: это дело жизни, значит его нужно делать. И удовольствие гораздо больше писать тексты для ХЗВ, чем тексты даже для Capital Time. А это был лучший журнал, в котором я работал в Киеве, с очень серьезным уровнем аналитики. Например, мы могли себе позволить рассуждать на страницах глянца о том, какие требования предъявляют к воде производители виски. Но в глянцевом сегменте сейчас совсем нету денег.. Лучше дома сидеть.

У нас был очень удачный прошлый год. Мы увеличили жировой слой, который теперь позволяет мне немного радоваться жизни. Беру какую-то работу домой. Но это не те объемы, которые нарушают твою психическую целостность.

Лет с 15 я думал, как откосить от армии, и поэтому решил поступать в пединститут. Пошел преподавать в сельскую школу, потому что сельских учителей в армию не брали. А потом - в вечернее.

Смешно и грустно. Та школа была настоящим испытанием для молодых специалистов. Учительницы моего возраста регулярно выбегали из классов в слезах. Это был настоящий форменный зверинец. В обычных школах противостояния детей с учителями - это психологические игры, которые предусматривают все же определенный уровень. Во всех этих играх присутствовала мысль, это было интересно. Это моя вечерняя школа - это была тупо игра в Чапаева. У тебя что-то постоянно летело, ты отражал, оно рикошетило. Эмоциональное напряжение зашкаливало.

Вечерняя школа - рудимент советской системы образования, где когда-то училась рабочая молодежь. В 1990-е же годы рабочей молодежи практически не осталось. Зачем было работать, если можно было шапку с кого-то сбить? Вот такой контингент и учился в мое время.

Я по-хорошему не старался ни одного дня. Я сразу же пошел в жесткое наступление. И в целом победил. У нас с учениками были собственные курские дуги и сталинграды. Но я их все-таки сделал. Я понял сразу, что им английский язык не нужен. Поэтому мы сосредоточились на главном и выясняли, что такое жизнь на самом деле. Они жили в скорлупе своих убогих представлений о жизни как о зоне. Я стучал в эту скорлупу молоточком и всячески пытался ее разбить. У меня был единственный месседж: оглянитесь, жизнь может быть другой, а не тем, что о ней вам натранслировали ваши соседи-алкоголики и бывшие зеки на районе.

 

Во всех этих подростковых конфликтах есть сексуальная подоплека. А заниматься сексом с учителями мне не хотелось. Я конечно бунтовал, но довольно просто. Мог Ленина перевернуть. Хотя столько шума и вони было за эту невинную по сути шутку.

В школе в 1990-е была такая полностью конченная атмосфера, которая мне почему-то напоминает Афганистан. Атмосфера тревожности и какой-то некрофилии. За то, что ты не знаешь гимна Союза, тебя могли на второй год оставить.

Помню, учительница за год до распада Союза кричала, что Солженицын - урод и негодяй. Когда Союз развалился, она быстро изменила свое мнение, Солженицын для нее стал нормальным.

Вообще не понял, что произошло. К тому же у меня в те годы уровень тестостерона зашкаливал, и я постоянно ходил с эрекцией, так что мне было не до того. Где-то в то же время умерли Фредди Меркьюри и Цой. Это меня задело гораздо больше. Цой мне тогда очень пришелся. А сейчас у меня с ним очень сложные отношения наступили. Только пару его ранних альбомов я могу еще слушать. Позднее его музыка начала очень сильно кренить в сторону русского рока: эта тоскливая тема на двух аккордах, от которой хочется просто удавиться. Она иллюстрирует всю безысходность существования русского человека.

Это "Стоит апрель ...". Меня всегда интересовало, как мог человек, который играл офигенно новую волну, всего за пару лет измениться до неузнаваемости?

Мы были маленькими, глупыми и амбициозными. Я лет с 15-ти играл на гитаре. А раз ты чешешь гитару, то ясно, что тебе нужна банда. Банда - это следующий логический шаг. Без банды ты считался психом и неудачником. Какое-то время мы с институтским друзьями сделали очень классную группу "Фаллос Милецкий": собирались у кого-то дома и валили: играли на пылесосах, на унитазах, стучали в тазики. Это был офигенно классный авангардный проект. Затем я случайно познакомился с ребятами, которые делали электронную музыку. Электроника была тогда очень актуальна. Группе нужна была обезьянка. Группа Queen стала популярной, потому что у нее была обезьянка - Фредди Меркьюри. Моя группа получила обезьянку в моем лице.

Смотреть на двух трупов, которые неподвижно стоят и делают вид, что играют на синтезаторах, публике не очень весело, в если есть человек, который может плюнуть в толпу или кого-то откровенно послать - это же совсем другой уровень обмена энергиями. Такая группа уже может вступать в какие-то отношения со зрителем. И понеслось. Люди вступали с нами в отношения. Брызгали нам водкой в ​​лицо. Вот уже 20 лет мы занимаемся примерно тем же, с той лишь разницей, что высота сцены постепенно увеличивается. В этом году участвовали в трех фестивалях. Там сцены очень высокие. И зрители изменились. Раньше мы приходили на чужую территорию и доказывали, что мы артисты, а сейчас нас ждут. В этом году мы участвовали в трех крупных фестивалях. Там сцены очень высокие, даже если кто-то и захочет, то не доплюнет.

Трудно обозначить. Когда ты артист, ты по идее должен хотеть что-то сказать. Ты чувствуешь, что хочешь что-то сказать. Но у тебя нет аппарата. Поэтому ты показываешь задницу, кричишь, ломаешь микрофон. То, что ты говоришь, не важно. Потому что сказать словами тебе нечего. Поэтому слова подбирались наугад. Когда я слушаю наш первый альбом, он качает, но при этом уровень текстов там никудышный. Хотя мои хорошие друзья защищая этот альбом говорят, что в нем каким-то образом кристаллизовалась суть времени и наших надежд.

Мы долгое время эксплуатировали гей-тему. В то время наше общество устало от всего и стало таким аморфным, что его мало что задевало, кроме геев. А в Сумах были постоянные темные полосы - преступления, кражи, кого-то постоянно подрезали в подворотнях. Люди настолько устали, что их было нечем зацепить, кроме "пидаров". На них как-то просыпались и активно реагировали. Но я над ними не издевался. Мне хотелось наработать сценический опыт. Каждый наш концерт был, как битва.

Когда мы переехали в Киев, нас здесь на первых порах никто не знал. Мы выступали на разогреве других групп. Люди не понимали, что происходит. Приходилось достукиваться до этой аудитории и делать попытки объясниться. Теперь мы выходим - люди уже заряжены. Мы уже не просто идиоты в женских трусах, а культовая группа.

 

Страх. Старость. Возвращение домой. И особенно блядство - неправда, ложь. Ложь - это то, что нам вешают на уши больше всего. Когда тебе открыто врут в глаза, это хуже всего. Ложь разоблачаю, и в себе тоже. И потом это все выплескиваю в зал. Так что когда мы поем о "блядь", это вовсе не о сексе. Если ты читаешь в газете, что, например, Вова Пахолюк на президентском банкете мочился в вазы династии Цинь, это одно. Эти вещи могут только улыбнуть. Но если мы поднимемся и посмотрим на всю эти хрень с высоты, то мы увидим, что погрязли в глобальной лжи. Эту поломку мы до сих пор не устранили. Мы все - больные и несчастные дети, которые хотят вернуться домой.

Нам до сих пор удается производить на людей впечатление таких артистов, которые просто фонтанируют идеями. Мы сами себя в эту нишу загнали. На самом деле, особенно когда концертов больше, мы уже реально начинаем от этого уставать. Потому что нужно не просто нацепить на себя что-нибудь, а так, чтобы это был целостный образ, и еще желательно соответствующий ситуации. Ты, с одной стороны, ограничен своей творческой потенцией и не можешь просто взять и придумать сто вариантов. А с другой стороны, ты ограничен бюджетом, потому что вся эта красота не за спонсорские денежки делается, а за наши кровные. А иногда думаешь: ничего себе какие классные капители пластиковые, и неважно, что они стоят целое состояние - по 300 гривен. Мы взяли и купили.

Их почти нет. Это все громоздкие штуки. Кое-что на Ильинской лежит. Костюмы солнца и луны мы брали-юзали, и в конце-концов оставили во Львове после нашего последнего там концерта, потому что было впадло с ними тягаться. Дома - только всевозможные трусы, носки и гетры.

Прошлым летом, когда мы имели восемь концертов за полтора месяца, очень быстро придумались несколько шикардознейших костюмов. Зеркала сделали за ночь в конструкторском бюро.

Таких костюмов, которые идеально бы держались и не спадали, уже не помню. Во всех неудобно. Но это игра, на которую мы согласились. В осьминогах невозможно было двигаться - сразу спадали, в них можно было только стоять.

Для костюмов опоссумов купили два мешка шкур кроликов. Шкуры кроликов хоть и воняли невероятно, но держались хорошо. Настоящие, с червями. Мы эти шкурки купили у чувака, который держал их в комнате инфекционного отделения больницы на Соломенской площади. Я купил у него два мешка этих шкур. Они были невыделанные - с подкожным мясом. Воняли уже тогда, но терпимо. Я понюхал и подумал: на такое мы готовы. Но до концерта было еще две недели, а потом мы везли их из Киева в Днепр в целлофановых пакетах. Пока мы довезли их до сцены, они загнили совсем. Но мы одели. Когда Альберт бил по клавишам, ему на клавиши сыпались с костюма черви. А зрители думали, что мы в кроличьих шубах. Альберт потом плакал, когда мылся в душе. Это был адский трэшак.

Я тогда узнал об опоссуме из берлинского зоопарка, у которого на фейсбуке было 20 тысяч подписчиков только потому, что он единственный косоглазый опоссум в мире. Мы подумали: здесь 20 лет пашешь, как проклятый, а тут какое-то животное косоглазое - и такая знаменитость. Поэтому решили делать костюмы опоссумов.

В прошлом году нас обокрали на фестивале в Гуляйполе. Я в маленькую сумочку положил деньги, паспорт, пластинки, поставил ее за сцену. Отплясал, выхожу - сумочки нет. Я остался в кроссовках, трусах и с маракасом. А через два часа должен был уже садиться на поезд. Но менты отработали. Могут, когда хотят. Нашли голубчиков. Это были какие-то нарики из Приазовья. Очень напоминали персонажей из фильма "Племя". Замечаю, что таких людей в Украине, как впрочем, и в мире, немало.

На концерте в Тернополе в начале 2000-х мы разговаривали на русском. Праворадикальные молодчики навеселе возмутились и хотели нам залепить после концерта. Нам пришлось спасаться бегством - выходили черными ходами.

Очень утомляют упреки по поводу русского. Дошло до того, что знакомый говорит: "Вова, потому, что ты говоришь на русском, у нас солдаты погибают". Я эту тему не педалирую. Не вижу, относительно чего здесь конфликтовать.

Киев спасает тусовка - люди. Заскучать здесь не получится. Событий просто шквал. Эти два фактора - события и друзья - для меня Киев реабилитируют. А как город он мне мало симпатичен.

Он весь какой-то нелепый, как и все украинские города, кроме Мариуполя. Какой-то не для жизни. Мне кажется, что его построили роботы. Потому что выглядит он, как неудачный эксперимент. Впервые я приехал в Киев в 1983 году - участвовал в танцевальном ансамбле. Мы, танцовщики, жили в вагоне на вокзале три или четыре дня. Тогда Киев был лучшим. Без этого гребаного пластика и наружки. Киев был тогда живой. А сейчас уже нет. Все эти попытки как-то его осовременить неудачные. Мне здесь некомфортно. Комфортно с людьми, а вот представить, где прогуляться за пределами центра, не могу. Подол, Андреевский, холмы, два ботсады. Где здесь еще гулять? Везде машины, негде пройти.

В центре как будто и цветочки, а отъедешь чуть дальше - трубы, заборы, нарики. Это проблема не только Киева, но и всей Украины.

По Германии едешь: там растет рапс, и посреди этого рапса - нарядность цивилизации. Проезжаешь еще два километра - опять цивилизация. А проедешься из Киева в Сумы: сразу понятно, что нарядность у нас только одна - дом мэра на Богдана Хмельницкого. А дальше все печально - придорожные хрени с водкой и шоколадками. Ну пусть бы что-то местное вкусное и качественное там продавали. А там же все шлак китайский. Понимаю, что я не доживу до того времени, когда у нас будет, как в цивилизованном мире. Приходится с этим пониманием жить.

Архитектура каждого города или нравится, или нет. Если не нравится, город можно спасти тусовкой. С Киевом ситуация именно такова.

 

Я за. Мне вообще не нравится Андреевский. Сейчас все центральные улицы, а это центральная улица, смыслообразующая для Киева, похожие на голливудские макеты декораций, которые строят, когда вестерны снимают. Все такое пиздоватое, ядовитых цветов. Если смотреть только на такое, можно сойти с ума. Никто из этих придурков, которые планировали современный Андреевский, у себя дома такие обои не вешает. Она же там не живут на Андреевском, у них там только могут быть офисы. Поэтому театр на Андреевском - это классно. Нам нужно побольше таких театров.

Андреевский для меня как географическая киевская точка не работает. Хожу там только, когда мне это удобно логистически, а не чтобы полюбоваться красотой.

Нигде, я в последнее время много времени провожу в арт-дворике на Ильинской, 16. Он выглядит, как после бомбежки во Второй мировой. Там нет ремонта. Но это место делают люди. Там концентрация классных людей.

Мне в Лавре классно. Там такое настоящее. Еще спортивная база в Конче-Заспе хорошая. Мне там тоже очень спокойно. После футбольчика можно выйти, между сосен сесть, смотреть, как они колышутся над головой.

Мы ездили в Мариуполь недавно на концерт. Я видел город не более 40 минут. Но уже то, что видел, мне очень понравилось. Некоторые местные районы на набережной мне очень напомнили Берлин.